Культура Луганщины

Как филолог я знаю: слово — неважный посредник между произведением искусства и человеком. Вот вам задача. «Серый весенний день. Корявые березки на окраине села. Суетятся вестники тепла. Воздух прозрачен. Старинная церквушка...» Вы узнали, а главное — увидели шедевр пейзажной живописи девятнадцатого века, созданный Алексеем Саврасовым? Неизбежность, с которой наступает ощущение немоты при виде чего-то совершенного, порой удручает. Не спасут ни потоки кофе, ни многочасовые копания в специальных словарях, — можно совершить чудо и прыгнуть выше собственной головы, однако и на предельной высоте ты всего лишь убеждаешься в том, что ни на гран не приблизился к заветной цели. Только так я могу передать состояние, в которое погружаешься, очутившись один на один с произведениями Вячеслава Козака.

Вячеслав Козак — заслуженный мастер спорта Украины по судомоделизму, заслуженный мастер народного творчества Украины, обладатель десяти золотых, шести серебряных, одной бронзовой медали чемпионатов Украины, Европы и мира по судомоделизму.

Общение с шедеврами Вячеслава... Виноват, здесь надо кое-что пояснить.

Мы живем в городе, где позолоченные статуэтки уверенно называют памятниками, поэтому адекватная оценка произведения действительно высочайшего уровня (так словари толкуют значение слова «шедевр» — это произведение высочайшего уровня) приобретает оттенок двусмысленности. Я признаю право пользоваться превосходной степенью при оценке произведений искусства за теми, кто ну хотя бы может провести прямую линию от Натальи Гончаровой к Кинфии или рассмотреть в «Дон Кихоте» черты безобразной жестокости. Я это (прошу прощения) могу сделать и потому уверенно выражаю свое отношение к работам луганского мастера: «Шедевры Вячеслава Козака».

Так вот общение с шедеврами Вячеслава стало бы мучительным испытанием для филолога, если бы не одно обстоятельство. Что за обстоятельство? Особое состояние, которое не позволяет тебе захлопнуть прежде времени толстую книгу, покинуть музей, не вернуться после антракта в зрительный зал. Особое состояние, при котором (цитируя одного великого энтомолога) «чувствуешь себя — как-то, где-то, чем-то — связанным с другими формами бытия, где искусство есть норма». Состояние, которое выражает тебя вопросом: «Неужели это возможно? Неужели человек может сотворить такое?!» Бог ведь создал человека (так в священных книгах сказано) слабым. И вот эта слабость, ограниченность, немощь преодолевается... Причем, кажется, что преодолевается без особых усилий: вот взял и сделал! Вот сел мужчина с бакенбардами за стол и — скрип-скрип птичьим перышком: «И каждый час уносит частичку бытия, а мы с тобой предполагаем жить...» Или другой мужчина, не гусиным пе-рышком, скорее, шариковой ручкой: «И пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность...»

Что за беда, Господи! Создать совершенную скульптуру? Да всего лишь надо взять мрамор и отсечь лишнее.

А «Грачи прилетели»? Почти то же самое — не брать на холст лишнего, чего нет в природе.

А музыка? Всего-то слышать звуки.

А попробуйте-ка...

У тех, кто пробует без благословения Господа Бога, получается «за осиную талию и за нежный оскал за тебя, моя женщина, поднимаю бокал» — мрак, мерзость, сомнение в божественном происхождении человека.

Второй вопрос, самый главный, что посещает тебя после первого: «Слава, как ты это делаешь?»

Как? Вот он, этот барьер, о который расшибаются десятки тысяч стихов, полотнов, скульптуроделателей. Нерукотворное сито, сквозь которое не может просочиться ни одна страница несовершенного текста, каким бы государственным любимцем она ни была написана. За автором могут стоять расположение правителей и академические звания, но приходит час — и бронзовые корифеи обрушиваются в пыль, а почти животная потребность человека чувствовать себя «как-то, где-то, чем-то» становится на колени перед грассирующим стихотворцем, осужденным за тунеядство. Потому что он умел отвечать на роковой для художников вопрос: «Как?»
Никто не знает, как Вячеслав это делает. Заболевает каким-то плодотворным недугом, который водит его рукой в течение трех, четырех, пяти лет по пятнадцать часов в сутки (панно «Весна» потребовало пяти лет кропотливого труда). Поглощаются горы литературы, посвященной оригиналу, эпохе, протоавтору... Не каждый диссертант так основательно погружается в исторический материал. Иной раз, кажется, что он даже слышит запахи старинного Марселя, где построили королевскую галеру, которую украсили четырьмя панно, одно из которых воссоздал Вячеслав (второе панно близко к завершению), сначала в своем воображении, потом в мастерской. Воссоздал до морщинок на ладонях богов, до шерстинок на овечьей шкуре. Не случайно этот вид деятельности отнесен к категории «спорт», не случайно среди судомоделистов проводятся состязания. Как и в спорте, здесь результат рождается на пределе человеческих возможностей. Только это предел не мышечный, нетолчково-скоростной. Это предел на... микрохирургическом уровне. Малейшее неверное движение (микродвижений мастер в течение дня делает тысячи) — и годы усилий пойдут насмарку.

После модели королевского фрегата Генриха Восьмого (ныне модель украшает коллекцию человека, имя которого я боюсь даже шепотом произнести) мне казалось, что Вячеслав достиг предела человеческих возможностей. Выше подняться невозможно. По счастью, я ошибся. Оказалось, возможно. Оказалось, с высоты, достигнутой мастером, открывается вид на новую высоту. До времени она тоже кажется недосягаемой.

Путкарадзе,Л. На пределе [Текст]/Лайсман Путкарадзе.// Наша газета. – 2010. – 18 сент. – С. 9

Борисов, Г. Музейный Лас-Вегас в Украине — иллюзия или реальность [Электронный ресурс]/Герман Борисов.- Режим доступа:http://nashagazeta.com.ua/articles/356.html.- Назв. с экрана